Николай Емельянович Никишин, 1947 года, уроженец с. Старые Айбеси, майор запаса ГИБДД, ныне житель г. Алатыря.

13-летним пареньком сколачивал ящики для мотовило и решёток в леспромхозе Первомайской колонии. Издалека видел работу спецпоселенцев в деревообрабатывающих цехах. Его знакомый, Кулагин Иван Григорьевич, работавший в те далёкие времена инспектором уголовного розыска в г. Алатырь, рассказывал ему, как не раз приходилось конвоировать партии заключённых, прибывших на железнодорожный вокзал г. Алатырь, до городской тюрьмы, там их сортировали, а затем пешим ходом, под конвоем, в сопровождении овчарок, вели до Первомайской колонии. Дороги не было, попытки побега пресекались мгновенно: стреляли без предупреждения. Вспоминал, что с начала февраля 1930-го года спецссыльные прибывали в районы по железной дороге, а далее – направлялись пешим этапом или перевозились баржами по реке. Первоначальные места расположения спецпосёлков, а также количество семей в них, определялись областным земельным управлением по согласованию с заинтересованными в использовании труда спецпереселенцев хозяйственными органами и утверждались облисполкомом. Каждое спецпоселение управлялось комендантом. В своей деятельности комендант спецпосёлка первоначально подчинялся областному административному управлению и председателю райисполкома, а с 1931 года — коменданту районной спецкомендатуры.

Татьяна Васильевна Никишина (Антонова) 1949 года рождения, уроженка с. Старые Айбеси

Татьяна Васильевна вспоминает, как они девчонками бегали со своего села в п. Первомайский за хлебом (расстояние в 6,7 км), так как у них его не продавали, приходилось выстаивать очереди. Когда вели заключённых, то во всем поселке в это время прекращалось всякое движение: и на жилой зоне, и на промышленной зоне, и на лесозаготовительной. Опускался шлагбаум на узкоколейке, все зоны были огорожены проволокой. Её родственники также после войны работали надзирателями и конвоирами в Первомайской колонии. Из прежних построек лагеря того времени сохранилось лишь одно двухэтажное ветхое деревянное здание, где жили офицеры с семьями.

Фадеев Василий Алексеевич 1922 года рождения и Большов Кирилл Иванович 1924 года рождения, проживали в п. Первомайском в те времена (оба ныне покойные), но их дети, Фадеев Алексей Васильевич и Большова Нина Кирилловна помнят их рассказы о том, что в поселке были спецпоселенцы и из интеллигенции: целые семьи из Москвы и Ленинграда. Женщины образованные и грамотные, чьи мужья были репрессированы и высланы на спецпоселение, с детьми, порою и с остальными пожилыми членами семьи, прибывали на место ссылки, работали учителями в поселковой школе и давали очень хорошие знания детям, пользовались уважением среди местного населения. Не раз выпускников поселковой Первомайской школы того времени хвалили за прочные знания и принимали на учебу в высшие учебные заведения страны. Еще вспоминают, что когда случались побеги из колонии, то конвоиры оббегали дома жителей поселка, предупреждая об этом, строго повелевая закрыть на запор все двери домов, чердаков, погребов, сараев, не выходить и не выпускать детей из домов. Надзирателями были не только жестокие люди, но и добрые. В поселке Первомайский, где находилась колония, Алексей Фадеев и Нина Большова разговаривали с дочерью одного из надзирателей. Их семья была эвакуирована из Белоруссии. Ее отец пострадал сам от другого надзирателя, который удивлялся его честности и справедливости и угрожал ему, что «посадит». И он не выдержал, умер, остановилось сердце. Его жена работала нянечкой в детских яслях при колонии, где содержались дети заключенных женщин, ухаживала в лазарете за больными заключенными, хоронила их. Она даже к мертвым относилась сострадательно. Когда мертвых заключенных, как мусор, вываливали в яму при захоронениях, она говорила конвоирам: «Вы поаккуратнее, это же были люди!» Один заключенный священник умер у нее на руках.

Галина Ивановна Фролова длительное время жила и работала в п. Первомайский. Она вспоминает, как дружила с девочкой-спецпереселенкой (ее мама работала бухгалтером и была осуждена за растрату и отправлена на спецпоселение, дочку родила уже будучи в колонии). Около ворот, у входа в ИТК № 1 п. Первомайский, был дом, в котором размещали родственников, приехавших на свидание к ссыльным. А еще вспоминает как ходили в поселковый клуб на концерты, которые готовили осужденные, играли на баяне и пели песни на своих родных языках со слезами на глазах.

Распорядок дня: ИТК № 1(с ОЛП № 1) в п. Первомайский Алатырского района Чувашской АССР. Летом: 

Подъем: 4.30. Завтрак. Работа, Обед — 1 час. Работа. Ужин. Отбой: 22.00. Всего работали 12 часов. 

Зимой: 

Подъем на рассвете. Работа до особого распоряжения. Всего работа 10 часов. 

Работали под строгим контролем надзирателей. Для многих такие нагрузки оказались непосильными, не выдерживали, заболевали. Смертность была высокой. Причина смертей — тяжёлая суровая работа, дизентерия, сыпняк (сыпной тиф), потеря сопротивляемости организма, авитаминоз. Люди умирали от голода и истощения, организм ничего не воспринимал, развивался голодный психоз.

Высокая смертность была от простудных заболеваний и от общего истощения. Заключенные выходили на работу плохо одетые и плохо обутые, бараки зачастую не отапливались, и перемёрзшие под открытым небом люди не отогревались в холодных бараках, что влекло за собой грипп, воспаление лёгких и другие простудные заболевания. Самой трудной для заключенных была зима 1941—1942 годов. По воспоминаниям старожилов, морозы ниже 40 градусов держались около трех месяцев. Тогда в условиях военного голода и эпидемий дизентерии и гриппа смертность среди узников была как никогда высокой. Те, кто выполнял производственную норму, получали 600—700 граммов хлеба ежедневно, немного крупы. Тем же, кто не справился, паек уменьшался вдвое. Пайковые получало только работающее население, дети — ничего. Ни о каком детском питании не могло быть даже и речи. Много деток переселенцев в это время умерло от токсической диспепсии. Скупые слова документов позволяют восстановить картину ужасающей лагерной повседневности.

Лагерный рацион был скудным. Вот пример того, чем питались заключенные.

Норма питания № 1 (основная) заключенного в 1948 году (на 1 человека в день в граммах):

Хлеб 700 (800 для занятых на тяжёлых работах); Мука пшеничная 10; Крупа разная 110; Макароны и вермишель 10; Мясо 20; Рыба 60; Жиры 13; Картофель и овощи 650; Сахар 17; Соль 20; Чай суррогатный 2; Томат-пюре 10; Перец 0,1; Лавровый лист 0,1.

Несмотря на существование определенных нормативов содержания заключенных, результаты проверок лагерей показывали систематическое нарушение. Казармы производили ужасающее впечатление: грязные, вонючие, земляной пол, а под нарами — ямы. Территория колонии из-за отсутствия твердого покрытия крайне загрязнена. Грязь с территории колонии спецконтингент заносил в бараки, которые не мылись. В бараках отсутствовали сушилки, поэтому люди ложились спать в мокрой одежде, что приводило к росту числа простудных заболеваний и смертности. Они не обеспечивались теплой одеждой, обувью, ходили в ботинках на деревянных подошвах или лаптях, без теплых чулок, носков или портянок. Люди иногда неделями в бане не мылись, стрижка волос производилась редко, почти все были заросшими и грязными, массово завшивленными. Из-за завшивленности и загрязненности арестанты были поражены в значительном количестве кожными заболеваниями. Пища нередко была приготовлена плохо из неочищенной и частично гнилой картошки и поэтому имела кисло-гнилостный запах и неприятный вкус. На лагерном отделении было очень много больных заключенных, которые умирали прямо в бараках. Если больные и доставлялись в центральный лазарет, то в таком запущенном состоянии и с таким запозданием, что часто умирали в первый же день поступления.

Клопы, вши, нехватка медикаментов — все это приводило к распространению брюшного тифа и других инфекционных заболеваний. Тяжелая работа, усугублявшаяся непогодой (холод, распутица), подкашивала даже самых выносливых заключенных, входивших в группы № 1–2 (самые здоровые, способные работать на лесоповале). Это означало, что 3-я категория (крайне ослабленные) стала еще более многочисленной. Эти люди использовались для нужд лагеря или на сельхозработах, хотя и более легких, но, учитывая плохую одежду и обувь, особенно зимой, ослабленным заключенным работать было невыносимо.

Тяжело было женщинам-заключенным, особенно беременным и кормящим матерям. От стресса у них кончалось молоко. За этим следили конвоирки. Маму сразу отправляли на лесоповал, а ребенок оставался на произвол судьбы. Народу в бараке было много. Клопы здесь сыпались с потолка и со стен как песок. Все ночи напролет они их обирали с детей. А днем — на работу, поручив малышей какой-нибудь старушке, которая тут же съедала оставленную детям еду. Позже, когда дети немного подрастали, женщин вместе с детьми, одетых в отрепья, сажали в теплушку и везли в «мамочный» лагерь, тоже на спецпоселение. С длинными волосами в лагере были мучения (ни помыть, ни причесать). Некоторые просто стриглись "под ноль", все остальные стриглись довольно коротко, а расчесывались самодельными расческами.

Случались в лагере и побеги. Вот как это происходило: жительница села Старые Айбеси Кулюкина Феодосия Петровна сама лично видела, как из леса выбежали заключенные и побежали в сторону колхозного поля. Но их настигли надзиратели с собаками, сначала на них натравили собак, а затем избили до полусмерти. После этого их загрузили на телеги, как мертвых, и увезли в колонию.

Хоронили заключенных по ночам. Умерших и расстрелянных заключенных существовавшей здесь исправительно-трудовой колонии НКВД просто бросали в ямы, друг на друга, на могилах не ставили крестов, не писали имен и фамилий. Так что алатырская земля полна останками десятков тысяч людей — новомучеников, исповедников и политических арестантов.

Численность спецконтингента Первомайской колонии постоянно изменялась — то возрастала, то убывала.

Часть заключенных подчинялась условиям лагерного существования, другая — боролась за свои права, предпочитая гибель от пули вохровца во время побега. Основной формой неподчинения лагерному начальству был отказ от работы. Отказывались от работы по разным причинам. И получали за это 10 суток строгого и 5 суток простого ареста. За саботаж в лагере давали 15 суток строгого ареста.

На территории Чувашской АССР находились и интернированные, не имевшие никакого отношения к военным действиям, но содержавшиеся в аналогичных условиях с военнопленными. Это можно назвать еще одной отличительной чертой спецпоселений республики.

Осужденному на лагерные работы за серьезную провинность или выпады против Советской власти мог быть вынесен новый приговор (без суда и следствия). В том числе и “высшая мера социальной защиты” — расстрел.

Спецпоселенцы занимались заменой рельсов и шпал, ремонтом железнодорожного полотна и дорог, строительством одно- или двухэтажных бараков, прокладкой канализации. Их использовали также на неквалифицированных работах на Алатырском военном и махорочном заводах: пленные убирали мусор в цехах, грузили продукцию. Однако без злоупотреблений со стороны руководства лагеря и охраны не обходилось. Увозили дрова, продавали продукты и мыло, предназначенные для пленных. При этом работники лагеря не церемонились и с соотечественниками. Некоторые охранники, напившись, ходили по поселку, вели себя вызывающе. Работник лагеря, командир отделения вахтерской службы, и вовсе убил из ревности молодого жителя поселка Первомайский.

Покойный священник Александр с. Старые Айбеси рассказывал, что застал в живых одного из милиционеров — охранников лагеря. Тот в разговоре признался, что заключенных даже не расстреливали — берегли пули. Их сажали в бункер, где невозможно было пошевельнуться, и не давали есть и пить. Когда заключенные совершенно обессиливали, их грузили в телегу, вывозили подальше от лагеря и полуживыми закапывали в землю.

Шло время. Много воды утекло с тех пор, как «чувашская земля» приняла в свои объятия изгнанный народ. Мечты о возвращении на Родину поселенцев оставались только мечтами, надежды таяли, как прошлогодний снег. Несмотря на то, что война окончена, к переселенцам поневоле сохранялось особое отношение со стороны местных властей. Первыми долгожданными ласточками были Указы Президиума Верховного Совета СССР 50-х годов: переселенцы освобождались из-под административного надзора органов МВД, получали возможность покинуть места поселений. Настоящим праздником для поселенцев в этот период было издание Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 мая 1958 года «О снятии ограничений с некоторых категорий спецпоселенцев» и вручение паспорта.

Со слезами на глазах они получали этот главный документ и гордились тем, что они тоже граждане, пусть не своей страны, но все же. Каждый из поселенцев стоял теперь перед нелегким выбором: уехать или остаться? Многие из них за долгие годы, проведенные на «чужой земле», успели обжиться, привыкнуть к климату, полюбить красоты Чувашии. Но большинство из них мучила щемящая боль в груди, память о далекой родине звала и манила. Часть поселенцев покинуло колонию, но часть осталась, просто ехать было не к кому и некуда. 13 августа 1954 года Совет Министров СССР принял постановление о снятии ограничений по спецпереселению с бывших кулаков и других лиц. С этого момента система спецпоселений, как особый тип режимной жизни спецпереселенцев прекратила своё существование.